«Fly, human being constellation...» («Ladomir»)

In June Khlebnikov’s poem “Ladomir” was issued in Kharkov – it is considered to be the high point of his creative work as a poet. It sounds like a majestic ode to freedom having been born in the flame of “divine explosion”  - Revolution.    

И если в зареве пламён
Уж потонул клуб дыма сизого,
С рукой в крови взамен знамён
Бросай судьбе перчатку вызова.
И если меток был костёр
И взвился парус дыма синего,
Шагай в пылающий шатёр,
Огонь за пазухою – вынь его.

He was writing “Ladomir” very fast. Khlebnikov’s pen left smoking streaks in the lines. It took him only one night to produce that great poem!  Khlebnikov himself didn’t realize all the significance of his great composition at once: only nine months later he “could read “Ladomir” and comprehend its content which had been bigger than him so far”

Let us emphasize multifaceted content of the poem by quotation:

1.  Sedition to dethronement of Royal regime (see above quotation).

2. Hymn to the released elements of a cosmic scale:

Высокой раною болея,
Срывая с зарева засов,
Хватай за ус созвездье Водолея,
Бей по плечу созвездье Псов!
И пусть пространство Лобачевского
Летит с знамён ночного Невского.
Это шествуют творяне,
Заменивши Д на Т,
Ладомира соборяне
С Трудомиром на шесте.

3. Further – the idea of The International: 

Лети, созвездье человечье,
Всё дальше, далее в простор,
И перелей земли наречья
В единый смертных разговор.

4. It is merely a short step from here to the idea of the World Revolution:

Смычок над тучей подыми
Над скрипкою земного шара
И чёрным именем клейми
Пожарных умного пожара <...>
Ты будешь пушечное мясо
И струнным трупом войн – пока
На волны мирового пляса
Не ляжет ветер гопака.

Anticipating events it should be pointed out that a year later Alexander Khlebnikov would die in the course of the first World Revolution campaign (Poland) and Velimir himself would be almost killed during the second campaign (Persia).    

5. An obtrusive shadow of the World War stands behind the following events:

Я видел поезда слепцов,
К родным протянутые руки,
Дела купцов – всегда слепцов –
Порока грязного поруки.
Вам войны оторвали ноги –
В Сибири много костылей, –
И может быть, пособят боги
Пересекать простор полей.
Гуляйте ночью костяки,
В стеклянных просеках дворцов,
И пусть чеканят остряки
Остроты звоном мертвецов.

6. The faith has replaced the old one. What did it look like from the point of view of Khlebnikov? 

И где труду так вольно ходится
И бьёт руду мятежный кий,
Блестят, мятежно глубоки,
Глаза чугунной богородицы.
Опять волы мычат в пещере,
И козье вымя пьёт младенец,
И идут люди, идут звери
На богороды современниц.
Я вижу конские свободы
И равноправие коров,
Былиной снов сольются годы,
С глаз человека спал засов.

7. “Ladomir” contains the idea of scientifically constructed humankind.

Где гребнем облаков в ночном цвету
Расчёсано полей руно,
Там птицы ловят на лету
Летящее с небес зерно.
Весною ранней облака
Пересекал полётов знахарь,
И жито сеяла рука,
На облаках качался пахарь.

8. The final lines of the poem express the idea of love or “ladomir” as the author called it:

Черти не мелом, а любовью
Того, что будет чертежи.
И рок, слетевший к изголовью,
Наклонит умный колос ржи.

«Khlebnikov's muse from Baku» – Julia Samorodova

In November 1920 Khlebnikov came to Baku department of ROSTA (Russian press association). As T.Vechorka-Tolstaya recalled: “He had ridiculous but sculpture-like appearance. He was tall with a huge head covered with reddish dirty hair. He was wearing a quilted khaki padded coat with a tape in the place of buttons on his shoulders and ragging puttees on his legs. All tattered and poor-dressed he looked like a deserter”.

In Baku Khlebnikov got a job at the local department of ROSTA and a frugal ration. There he met the artist Mechislav Dobrokovskiy. Velimir was engaged in making up mottos, he had his meals in a campus canteen and slept at the office on a large writing-table. Then he got employed as a lecturer in The Institution of Political Education and settled in the communal house for seafarers. In Baku he was often seen in the company of a young artist Julia Samorodova, his “Muse from Baku”who reciprocated his feelings. Usually they just walked together without saying a word. That awkward silence inspired Khlebnikov to compose his poem “Detusya” – one of the best works of Russian lyrics:   

Детуся! Если устали глаза быть широкими,
Если согласны на имя «браток»,
Я, синеокий, клянуся
Высоко держать вашей жизни цветок.
Я ведь такой же, сорвался я с облака,
Много мне зла причиняли
За то, что не этот,
Всегда нелюдим,
Везде нелюбим.
Хочешь, мы будем брат и сестра,
Мы ведь в свободной земле свободные люди,
Сами законы творим, законов бояться не надо.
И лепим глину поступков.
Знаю, прекрасны вы, цветок голубого.
И мне хорошо и внезапно,
Когда говорите про Сочи
И нежные ширятся очи.
Я, сомневавшийся долго во многом,
Вдруг я поверил навеки:
Что предначертано там,
Тщетно рубить дровосеку:
Много мы лишних слов избежим.
Просто я буду служить вам обедню,
Как волосатый священник с длинною гривой,
Пить голубые ручьи чистоты,
И страшных имён мы не будем бояться.

«That's just how I will go in history – the one who discovered laws of tim »

Baku is the last stage of his fifteen-years long searching for “the law of time”: “I intended to find the key to the clock of the mankind, become its horologer and elaborate the basic rules of foreseeing the future”. What did Khlebnikov discover at the result of his investigative work?

1. «Shall we expect the collapse of the state in 1917?» («Instructor and disciple», 1912).
2. «It is just 1 ½, until the war turns into a dead swell of the internal war». (The prophecy of the Civil war).
3. «The atomic bomb exploited (blast in the Sun) » – 1921. None of the scientists is known to have suggested the hypothesis of thermonuclear source of solar energy is known not by that time. 
4. «It is surprising that in 1908 he foresaw African nations’ struggle for independence to start 11 years later, and what is more surprising is that he predicted the establishment and further consolidation of African states»[1].
5. Foreseeing of The World War II and its results: “The fall of the whole Europe but Russia” (from Vera Khlebnikov’s letter to her mother).      

       Historical calculations Khlebnikov fulfilled dwell between science, history and poetry. His creativity is unique example of synthesis of poetry and science, Word and Number. It resulted in his overwhelming treatise “Boards of Destiny” (1922).

«Blue miracle of Persia» (Wandering about Iran)

It was in 1920 when in the province of Gilan (Iran) Gilan republic was established and the yoke of England was flung off. On April 13, 1921 aboard a ship “Kursk” Khlebnikov set sails from Baku to Enzeli as a lecturer of Persian Red Armies. He didn’t have any special commitments. He wrote letters to his relatives in Astrakhan. Any of his letters can be considered an oeuvre of literature:

«Tops of the mountains all covered with silver snow looked like a prophet’s eyes hidden behind eyebrows of clouds <…>. Blue miracle of Persia stood over the sea, hung above infinite silk of red-yellow waves and reminded of the eyes of another world’s destiny <…>. I was bathed in a hot sea water, dressed in underwear, fed and gently called “little brother” <…>.

Enzeli met me with a wonderful Italian-like afternoon. Silver visions of the mountains stood above the clouds like blue phantoms rising their crowns of snow.

Black sea ravens with Roman noses and necks rose from the surface of the sea like a black chain <…>.

I rushed to the sea to listen to its sacred voice, I sang making Persians feel embarrassed and then I was wallowing with my water brothers for hour and a half until my teeth clinking reminded me that it was high time to get dressed and wore the human skin – that dungeon where a man is locked up from the sun, wind and sea.

Vera! Come and see Enzeli!»

All tattered Khlebnikov put off his rags and made holes in a long sack for head and hands and all hairy he just strolled about Persia, from time to time he visited effendi, taught the khan’s children in Zorgamah Pass and Persians honorably nicknamed him as “Gul-mulla” (The priest of flowers). It is a title of respect Persians used to address to Dervishes, wandering prophets.

However the most important is Khlebnikov composed  lovely series of poems about Iran with the most beautiful poem “Gul-mulla’s trumpet”. Velimir published several verses in “The Krasny Iran” Persian army newspaper. But his original mood (“Persia will be a Soviet country”) was soon replaced by a gloomy premonition which sounds in the end of his “Iranian song”.     

Иранская песня

Как по речке по Ирану,
По его зелёным струям,
По его глубоким сваям,
Сладкой около воды,
Ходят двое чудаков
Да стреляют судаков.
Они целят рыбе в лоб,
Стой, голубушка, стоп!
Они ходят, приговаривают,
Верю, память не соврёт,
Уху варят и поваривают.
«Эх, не жизнь, а жестянка!»
Ходит в небе самолёт
Братвой облаку удалой.
Где же скатерть-самобранка,
Самолётова жена?
Иль случайно запоздала,
Иль в острог погружена?
Верю сказкам наперёд:
Прежде сказки – станут былью,
Но когда дойдёт черёд,
Моё мясо станет пылью.
И когда знамёна оптом
Пронесёт толпа, ликуя,
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.
Или все свои права
Брошу будущему в печку?
Эй, черней, лугов трава!
Каменей навеки, речка!
(Май 1921)

Famine in the Volga region

The Red Armies failed to establish their dictatorship in Persia. Khlebnikov as well as the entire company had to move back to Baku. Then he went to Zheleznovodsk and Pyatigorsk where he got employed in ROSTA. That tragic summer the Terek and his native Volga region suffered from severe starvation caused by drought. Khlebnikov responded those sad events with the poems full of pain and sincere compassion.   

Волга! Волга!
Ты ли глаза-трупы
Возводишь на меня?
Ты ли стреляешь глазами
Сёл охотников за детьми,
Исчезающими вечером?
Ты ли возвела мёртвые белки
Сёл самоедов, обречённых уснуть,
В ресницах метелей,
Мёртвые бельма своих городов,
Затерянных в снегу?
Ты ли шамкаешь лязгом
Заколоченных деревень?
Жителей нет – ушли,
Речи ведя о свободе.
Мёртвые очи слепца
Ты подымаешь?
Как! Волга, матерью,
Бывало, дикой волчицей
Щетинившая шерсть,
Когда смерть приближалась
К постелям детей, –
Теперь сама пожирает трусливо детей,
Их бросает дровами в печь времени.
Кто проколол тебе очи?
Скажи, это ложь!
Скажи, это ложь!
За пятачок построчной платы!
Волга, снова будь Волгой!
Бойко, как можешь,
Взгляни в очи миру!
Глаждане города голода,
Граждане голода города,
Москва, остров сытых веков,
В волнах голода, в море голода
Помощи парус взвивай!
Дружнее удары гребцов!

Profound prophet (and at the same time naïve romantic) Khlebnikov appealed in vain for help to Moscow and to the government. It was Feetyiof Nansen, a famous polar explorer who managed to cease famine in the Volga region when he headed “International Committee for help to Russia”.  

Disappointment and exhaustion increasingly sounded in Khlebnikov’s poems:

Я вышел юношей один
В глухую ночь,
Покрытый до земли
Тугими волосами,
Кругом стояла ночь,
И было одиноко,
Хотелося друзей,
Хотелося себя.
Я волосы зажёг,
Бросался лоскутами колец,
И зажигал кругом себя,
Зажёг поля, деревья,
И стало веселей.
Горело Хлебникова поле,
И огненное Я пылало в темноте.
Теперь я ухожу, зажегши волосами,
И вместо Я
Стояло МЫ.
Иди, варяг суровый Нансен,
Неси закон и честь.

«Don' t misbehave!» (response to New Economic Policy)

In Pyatigorsk Khlebnikov felt a strong aspiration to creative work: it was only in November 1922 when he composed six poems: “The real”, “Night search”, “March of Pyatigorsk autumns”, “Shore of slaves”, “Revolt in Vladivostok” and “Laundress”. That period seems to be much more fruitful than famous “Boldino autumn”of Pushkin. Generally for the last five years of his short life Velimir wrote 45 of all his compositions.

Khlebnikov saw 1922 in Moscow. On the 5-th of March Bulletin of National Central Election Committee published Mayakovsky’s poem “The oversat” which had been approved by Lenin. In the same issue there was Khlebnikov’s poem “Don’t misbehave” addressed to the successors of New Economic Policy and opposed to the general policy of the Communist Party.

Don’t misbehave!

Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачёвском тулупчике
Я иду по Москве!
Не затем высока
Воля правды у нас,
В соболях-рысаках
Чтоб катались, глумясь.
Не затем у врага
Кровь лилась по дешёвке,
Чтоб несли жемчуга
Руки каждой торговки.
Не зубами скрипеть
Ночью долгою –
Буду плыть, буду петь
Доном-Волгою.
Я пошлю вперед
Вечеровые уструги.
Кто со мною – в полёт?
А со мной – мои други.

«I died and burst out laughing...» Khlebnikov is alive!

In May 1922 Khlebnikov and his friend Peter Miturich went to Santalovo village, Novgorod region. The poet hoped for improving his health there. However the climate of North exacerbated his illnesses and caused agony. Miturich took Velimir to the hospital of nearby city Kresttsy but the doctors found him a hopeless case. The poet died on June 28, 1922 in the village of Santalovo and was buried without funeral service at the cemetery of Ruchyi village. In 1961 his ashes were reburied at the Novodevichy cemetery in Moscow.    

Some years after the poet’s death his supertale “Zangezi” (in Kalmyk “zyange” means – herald, messenger) came from the printers. Everything Khlebnikov did during various stages of his creative life is concentrated in this tale: both “Nonsence” and “Birds’ language”; both interpretation of “the voices of the street” and examples of his “law of time” as well as his “Language of stars”.  

Леляною ночи, леляною грусти
Её вечеровый озор.
Увидев созвездье, опустим
Мы, люди, задумчивый взор.
Ни шумное крыл махесо,
Ни звёздное лиц сиесо.
Они голубой Тихославль,
Они в никогда улетавль,
Они улетят в Никогдавль.
Несутся ночерней сияной,
Промчались шумящей веяной
По озеру синих инес.
В созвездиях босы,
Что умерла ты,
Нетурные косы,
Грезурные рты.
Река голубого летога,
Усталые крылья мечтога.
Нетурные зовы, нетурное имя!
Они, пролетевшие мимо,
Летурные снами своими.
Дорогами облачных сдвигов
Летели, как синий Темнигов,
Вечернего воздуха дайны,
И ветер задумчивой тайны.
Летите к земному вразурью,
Усталые старой незурью,
Даруя дневному нетежь.
Они голубой окопад,
Нездешнее младугой пение.

That supertale ends with a life-affirming phrase; “Zangezi is alive”.

It means Khlebnikov is alive too!