«Астрахань – один из ключей к Хлебникову»

В том же 1913 году Велимир завершает поэму «Хаджи-Тархан» о «городе предков», – Астрахани. Хлебниковы жили в Астрахани испокон. Они были купцами, думными гласными, судовладельцами, учёными. Они немало сделали для процветания Астрахани и заслуженно получили звание её «потомственных почётных граждан». Двоюродный дядя поэта Харлампий Хлебников был губернским предводителем дворянства.

«Хаджи-Тархан» – переломная веха всего творчества Велимира, его поворот к Азии, Востоку.

Где Волга прянула стрелою
На хохот моря молодого,
Гора Богдо своей чертою
Темнеет взору рыболова.
<...>
Чалмы зелёные толпой
Здесь бродят в праздник мусульман,
Чтоб предсказал клинок скупой
Коней отмщенья водопой
И месть гяуру (радость ран).

Да, Астрахань исконно татарский город, завоёванный русским царём, и где-то, в потаённой её глубине, всё ещё не затухает обида, теплится «месть гяуру». Но с годами (а позже с веками) мысль об отмщении гаснет, и в разноплемённой Астрахани, «городе смешанной крови», воцаряются лад и покой.

Ах, мусульмане те же русские,
И русским может быть ислам.
Милы глаза, немного узкие,
Как чуть открытый ставень рам.

«Хаджи-Тархан» – это гимн Астрахани, её уникальной природе:

Но вновь и вновь зелёный вал,
Старинной жаждой моря выпит,
Кольцом осоки закрывал
Рукав реки – морской Египет...

и её уникальной истории:

Мила, мила нам пугачёвщина,
Казак с серьгой и темным ухом.
Она знакома нам по слухам.
Тогда воинственно ножовщина
Боролась с немцем и треухом.

Не забудем, что идёт речь об Астрахани.

В «Автобиографической заметке» Хлебников указал: «Принадлежу к месту Встречи Волги и Каспия моря (Сигай). Оно не раз на протяжении веков держало в руке весы дел русских и колебало чаши». Качнись чаши весов чуть сильнее – и весь ход русской истории мог измениться.

Уникальность Астрахани Хлебников видел в том, что она соединяла «три мира – арийский, индийский и каспийский, треугольник Христа, Будды и Магомета». Только в ней поэт мог изучить такое множество вероучений, культовых обрядов, национальных обычаев и всё это отразить в своём творчестве.

«Астрахань – один из ключей к Хлебникову», как справедливо заметил литературовед Д.П. Святополк-Мирский.

Ответ Маринетти

Не менее тесно связана жизнь поэта и с Петербургом. В январе 1914 года сюда приехал по приглашению вождь итальянского футуризма Филиппо-Томмазо Маринетти. Против него выступили Хлебников и Лившиц, считая, что русский футуризм не является ответвлением западного, что русские футуристы намного опередили французов и итальянцев. Недаром же Давид Бурлюк во всеуслышание провозгласил: «Россия больше не художественная провинция Франции». Хлебников и Лившиц выпустили воззвание:

«Сегодня иные туземцы и итальянский посёлок на Неве из личных соображений припадают к ногам Маринетти, предавая первый шаг русского искусства по пути свободы и чести, и склоняют благородную выю Азии под ярмо Европы.

Люди воли остались в стороне. Они помнят закон гостеприимства, но лук их натянут и чело гневается. Чужеземец, помни страну, куда ты пришёл!

Кружева холопства на баранах гостеприимства.

В. Хлебников, Б. Лившиц».

(В действительности, автором воззвания был только Хлебников).

«Король в темнице» (Война)

Хлебников демонстративно не присутствовал на лекциях Маринетти.

В 1914 году выходят в печать «Творения» Хлебникова (том I). Впервые его творчество было представлено с такой полнотой. Одновременно в Петербурге вышел его «Изборник» с иллюстрациями Павла Филонова. Это было на пороге всемирной трагедии: 19 июля начинается Первая мировая война. Как ратник II разряда (необученный и холостой), Хлебников получает двухлетнюю отсрочку по мобилизации в армию. Он приезжает к родителям в Астрахань и с головой уходит в числовые поиски, связанные с текущими и будущими событиями на театре военных действий. Насколько серьёзными были его занятия, свидетельствует такой факт: установив, что битвы на море происходят через 317 лет или его кратные, Хлебников приводит в пример около ста битв. Он отнюдь не гадал на «кофейной гуще» и не играл в новоявленного Нострадамуса. Он искал научные (числовые) доказательства своего «закона времени» и, если ошибался, не скрывал своих промахов (письмо М.В. Матюшину). Итогом его числовых поисков стала брошюра «Битвы 1915 – 1917 гг. Новое учение о войне. 1915г.».

Из Астрахани он пишет короткие письма любимой женщине – Надежде Васильевне Николаевой, танцовщице, с которой Хлебникова сближало их общее увлечение искусством Востока. Его отношения с Н. Николаевой были достаточно серьёзными, и в 1916 году поэт даже собирался на ней жениться. Он посвящает ей маленькие лирические шедевры:

Котёнку шепчешь: «Не кусай»
Когда умру, тебе дам крылья.
Кровавит ротик Хоккусай,
А взоры – матери Мурильо.

В феврале 1916 года, в Москве Хлебников основал «союз 317-ти», или «Общество Председателей Земного шара». Число 317 имело для него особое значение. По Хлебникову, через число, кратное 317-ти, происходит повторение подобных исторических событий. По мысли поэта, Общество должно было насчитывать 317 членов и состоять из лучших людей земного шара.

В апреле 1916 года Хлебникова мобилизуют. Сначала он попадает в 187-ой Аварский полк, который формируется в Астрахани, потом оказывается в 93-м запасном полку в Царицыне. Друзьям он посылает открытку:

Король в темнице,
Король томится.
В пеший полк 93-ий,
Я погиб, как гибнут дети.

Велимир тяжело переживает разлуку с родными, с друзьями, с творчеством. «Опять ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное, – пишет он Н.И. Кульбину. – Я могу стать только штрафованным солдатом с будущим дисциплинарной роты. Как солдат я совершенно ничто. За военной оградой я нечто <...>. А что я буду делать с присягой, я, уже давший присягу Поэзии?».

Его творчество периода 1915-16 гг. отличается ярко выраженной антивоенной направленностью:

Нет, о друзья!
Величаво идёмте к Войне-Великанше,
Что волосы чешет свои от трупья.
Воскликнемте смело, смело как раньше:
«Мамонт гнусный, жди копья!»
(1915)

Уж сиротеют серебряные почки
В руке растерянной девицы.
Ей некого, ей незачем хлестать!
Пером войны оставленные точки
И кладбища большие, как столицы,
Людей судьбы другая стать.
Где в простыню из мёртвых юношей
Обулась общая земля,
В ракушке сердца жемчуг выношу,
Вас твёрдым свистом жалейки зля.
Ворота старые за цепью
И нищий, и кривая палка,
И государства плеч (отрепье)
Блестят, о умная гадалка.
(1916)

И, словно тревожный шёпот Вселенной, неразгаданная загадка Вечности сквозит в его стихах той поры:

Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звёзды – невод, рыбы – мы,
Боги – призраки у тьмы.
(1916)

«Свобода приходит нагая» (Революция)

Февральскую революцию 1917 года Хлебников встретил «на ура». Даже он, обладающий даром провидца, не избежал всеобщей эйфории. Казалось, наступило Царство Свободы.

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы.
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, смело ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподанном Солнца,
Самосвободном народе.
(1917)

В феврале 1917 года Хлебников получает пятимесячный отпуск. С этого времени и до конца своей короткой жизни (он умер в неполные 37) Велимир ведёт жизнь поэта-странника, скитальца духа. По его собственным словам, он «испытывал настоящий голод пространства» и, по уходу из армии, «на поездах, увешанных людьми <...> проехал два раза туда и обратно, путь Харьков – Киев – Петроград». Казалось бы, с виду отрешённый и рассеянный, он неизменно оказывался в эпицентре главных событий, во всех «горячих точках» своего времени. Он мучительно пытается разобраться: что же происходит в стране? (Такой же вопрос задавал себе и Есенин: «Куда несёт нас рок событий?»). Тема революции становится основной темой на заключительном этапе его творчества (1917-1922). В этом вопросе его позиция не была однозначной. Он прекрасно видел, что´ несёт с собой государственный переворот, и в 1918 и 1919 гг. будет создавать совсем другие произведения, чем в феврале 1917 года. (По сути, за свои семь поэм о революции он и будет на 70 лет вычеркнут из русской литературы).

Объехав полстраны, в августе 1917 года он едет к родным в Астрахань.

Оттуда он пишет Матюшину: «Я был в Киеве, Харькове, Таганроге, Царицыне, купался в Азовском море...» К осени поэт почувствовал, что назревают военные события, и выехал в Петроград. Здесь он стал свидетелем Октябрьского переворота. Через некоторое время он уже в Москве, наблюдает ход уличных боёв: «...мы выдержали недельную осаду. Ночевали, сидя за столом, положив голову на руки, на Казанском, днём попадали под обстрел и на Трубной, и на Мясницкой.

<...> несколько раз остановленный и обысканный, я однажды прошёл по Садовой всю Москву, поздней ночью». Добавим, что он едва не был убит шальной пулей за столиком в татарской харчевне.

«Это борются казаки и нехорошие люди – большаки»
(Астрахань, 1918-1919) 

В Астрахани он также оказался в самый разгар уличных боёв за политическую власть (январь 1918 г.): «Это борются казаки и нехорошие люди – большаки».

Большевики укрепились на территории Кремля, и, когда создалось господствующее положение белых над «крепостью», участь близлежащих кварталов была решена. Красные их подожгли, чтобы оттеснить неприятеля и выиграть время.

В эту памятную ночь охваченная пожаром Астрахань являла собой апокалипсическое зрелище. Разбитые прямым попаданием казачьих пушек часы Пречистенской колокольни зияли рваными дырами: время остановилось.

А когда выстрелы стихли и над городом повисла «мёртвая тишина, как в мусульманских селеньях», было Велимиру Хлебникову такое видение:

«Я был без освещения после того, как проволока накаливания проплясала свою пляску смерти и тихо умирала у меня на глазах. Я выдумал новое освещение: я взял «Искушение святого Антония» Флобера и прочитал его всего, зажигая одну страницу и при её свете прочитывая другую... и потом все эти веры, почитания, учения земного шара обратились в чёрный шуршащий пепел.

И всё это – в дни, когда сумасшедшие грёзы шагнули в черту города, когда пахарь и степной всадник дрались из-за мёртвого обывателя, и из весеннего устья Волги нёсся хохот Пугачёва, – стало чёрным высокопоучительным пеплом третьей чёрной розы. Имя Иисуса Христа, имя Магомета и Будды трепетало в огне, как руно овцы, принесённой в жертву 1918 году» (Никто не будет отрицать того...», 1918).

Поистине пророческое видение. Пройдёт чуть более десятилетия, и в Астрахани – городе «смешанной крови» – имена Христа, Магомета и Будды сгорят и погаснут в душах нового поколения.

Его последний приезд в Астрахань, «город предков», оказался затяжным: Хлебников задержался в ней до весны 1919 года. Впервые в жизни он поступает на службу: становится штатным сотрудником армейской газеты «Красный воин». «Красный воин» той поры был наводнён «дезертирами», «революционными судами», «красными знамёнами», «правым делом», военными сводками и ... стихами.

Хлебникову предстояло влиться в «красную струю» и слиться с ней. Слияния не произошло. В «Красном воине» он опубликовал два стихотворения: «Жизнь» и «Воля всем!», а также ряд заметок, за одну из которых («На съезде») редактор газеты (временно – С. Буданцев) едва не угодил под суд. Некоторые заметки Хлебникова являют собой образцы высокохудожественной поэзии в прозе, например: «Открытие художественной галереи»:

«Дерзкий красочный мятежник Малявин, «Разин алого холста» <...>. Этот художник, давший на своих холстах неслыханную свободу красному цвету <...>.

Нестерову принадлежит большая прекрасная вещь «За Волгой». Другая его вещь – «Видение отроку Варфоломею <...> – жемчужина всего собрания <...> Великий Врубель представлен наброском к «Царевне-Лебеди». Врубель, этот Мицкевич живописи, в алое бешенство Малявина, тихое, отречение и уход от жизни Нестерова и неодолимую суровость Сурикова вносит свою струю языческой сказки и цветовой гордости».

И ещё отметим пристальное внимание поэта к Азии и её насущным проблемам именно здесь, у себя на родине. В сентябре 1918 года он едет с поэтом Рюриком Ивневым и научными сотрудниками на лабораторном судне «Почин» в низовья Волги для выбора мест под будущий заповедник. Во время поездки он продиктовал Ивневу свои декларации «Индо-русский союз» и «Азосоюз», где развивал уже ранее высказанную мысль: «Обратить Азию в единый духовный остров».

«В Астрахани, соединяющей три мира – арийский, индийский и каспийский, треугольник Христа, Будды и Магомета, волею судьбы образован этот союз.

<...> Мы идём по своему пути не как деятели смерти, а как молодые Вишну в рубахе рабочего. Песня и слово – наше волшебное оружие <...>

Мы бросились в глубь веков и собрали подписи Будды, Конфуция и Толстого.

<...> Мы приносим в жертву наши сердца провозглашаемому треугольнику рас.

Помня это, мы делаем бессмертными наши имена и вонзаем их в гриву бегущих столетий.

Народы, следуйте за нами!» («Индо-русский союз»).

«Поэт», «Три сестры» (Харьков, 1919-1920)

Из Астрахани Велимир едет в Харьков. Несмотря на тяжёлые бытовые условия, он испытывает творческий подъем, создавая замечательные стихотворения:

В этот день голубых медведей,
Пробежавших по тихим ресницам,
Я провижу за синей водой
В чаще глаз приказанье проснуться.
На серебряной ложке протянутых глаз
Мне протянуто море и на нём буревестник;
И к шумящему морю, вижу, птичья Русь
Меж ресниц пролетит неизвестных.
Но моряной любес опрокинут
Чей-то парус в воде кругло-синей,
Но зато в безнадёжное канут
Первый гром и путь дальше весенний.

Харьков в очередной раз взят Белой армией. Чтобы избежать деникинской мобилизации, Хлебников добровольно сдаётся в психиатрическую лечебницу «Сабурова дача», в которой проведёт целых четыре месяца, дважды переболеет тифом и напишет свою лучшую (по тому времени) поэму «Поэт», в которой его гений достиг расцвета, где он обрёл доселе невиданную поэтическую свободу.

И, их ожерельем задумчиво мучая
Свой давно уж измученный ум,
Стоял у стены вечный узник созвучия,
В раздоре с весельем и жертвенник дум
<...>
И бровь его, на сон похожая,
На дикой ласточки полёт.
И будто судорогой безбожия
Его закутан гордый рот.
<...>
Таким он стоял, сумасшедший и гордый
Певец (голубой темноты строгий кут,
Морскою волною обвил его шею измятый лоскут).
И только алмаз Кизил-э
Зажёг красноватой воды
Звездой очарованной, к булавке прикованной,
Плаща голубые труды,
Девичьей душой застрахованной.
О, девушка, рада ли,
Что волосы падали
Рекой сумасшедших оленей...»

С приходом красных Хлебников выходит из больницы и некоторое время проводит под Харьковым, на даче сестёр Синяковых «Красная поляна». Там поэт нашёл тёплый приём и искреннее сочувствие. Сёстры (их было пятеро) были натуры творческие (среди них – художница, оперная певица, пианистка). Хлебников посвятил им поэму «Три сестры» (видимо, по ассоциации с одноимённой пьесой А.П. Чехова). «Три сестры» Хлебникова – одно из лучших творений всей мировой лирики.

Как воды полночных озёр
За тёмными ветками ивы,
Блестели глаза у сестёр,
А все они были красивы.
Одна, зачарована богом
Старинных людских образов,
Стояла под звёздным чертогом
И слушала полночи зов.
А та замолчала навеки,
Душой простодушнее дурочки.
Боролися чёрные веки
С глазами усталой снегурочки.
<...>
Другая окутана сказкой
Умерших недавно событий.
К ней тянутся часто за лаской
Другого дыхания нити,
Она величаво, как мать,
Проходит по зарослям вишни
И любит глаза подымать,
Где звёзды раскинул всевышний <...>
Лоск ласк и хитрости привычной сети
Чертили тучное лицо у третьей <...>
И, точно хохот обезъяны,
Взлетели косы выше плеч.
И ветров синие цыганы
Ведут взволнованную речь <...>
Она пчелиным божествам
На службу тысячи шмелей
Идёт, хоть трудно меж ветвей
Служить молитву божествам.